Суэри лежала, укрывшись до подбородка и рассматривала трещины на потолке.
Яруш сидел рядом, жевал печенье и держал её за руку.
Они слушали первый альбомы группы Doors. Суэри нравилась эта музыка: аритмичная, неожиданная, похожая на прерванное дыхание и сильная, как объятья Яруша.
Слушая Джимми Моррисона, она думала об их отношениях с Ярушем, и задавала себе вопрос: почему их любовь такая несостоявшаяся и почему они не могут жить вместе?
Но и долго существовать друг без друга они тоже не могут.
Суэри искоса наблюдала за другом.
За столько лет, проведённых в состоянии ожидания, она изучила его досконально.
Она видела, что он тяготится её больным состоянием и пытается ухаживать за ней не из сострадания и не из вежливости, а просто потому, что ему в это хмурое утро некуда было пойти.
Она лежала молча, потому что он её слушал, только когда ел.
В остальное же время он находил её скучной и не образованной.
Кто знает, что бы было, если бы Яруш не относился к ней так небрежно.
Но тогда она не полюбила бы девочек и не стала счастливой.
Глаза Суэри наполнились слезами. Она понимала, что взваливает на себя непосильное бремя, но жалость брала верх над разумом, и Суэри сама верила в сказочное будущее, которое она обещала Сахаре и Тимоле.
В этом будущем они жили втроём, ну, иногда вчетвером. Суэри не переставала надеяться, что Яруш тоже полюбит сестёр, а, полюбив, останется с ними навсегда.
- Как твоя тошнота? Прошла? – с подозрением спросил Яруш.
Его оправдывало то, что свои болезни он также презирал.
- Мне гораздо лучше, - Суэри выдавила из себя жалкую улыбку, сжимая его пальцы, памятуя о том, что он ненавидит бесцельные, блуждающие ласки.
Она знала, что Яруш боится её нежности, боится стать ручным. Он никогда не говорил об этом, предчувствуя, что Суэри докопается до причины и устранит её.
Она много раз порывалась бросить его, но всякий раз, встречаясь и расставаясь с ним, она говорила себе: «Это был последний раз. Больше я не буду отвечать на его звонки». Её решимость была искренней, но Яруш появлялся, и она откладывала расставание.
Причины были смехотворны: то она находила болтающуюся нитку на рукаве его рубашки – тогда ей становилось невыносимо жаль его; то он вдруг сравнивал её с редким экзотическим цветком – и это было приятно; то он брался за чтение книги, о которой она вскользь упоминала. И Суэри не могла понять, почему оба они несчастны.
Музыка оборвалась.
- Какая у тебя любимая песня Doors? – спросил Яруш.
Он постоянно спрашивал, что у неё любимое, чтобы удивлять её в те моменты, когда она об этом забывала. Суэри помнила мелодию, но забыла название.
- Все любимые, - обречённо ответила она.
Яруш терпеть не мог обобщения.
- Ладно, я пойду, - вздохнул он.
- До встречи, - похоронным голосом попрощалась Суэри.
Не дай Бог ему сказать «До завтра», он возмутится при одной мысли о том, что его к чему-то привязывают.
Захлопнулась дверь.
Суэри знала, что он придёт вновь, но всякий раз, когда он уходил, внутри неё рождалось чувство, что она похоронила осколок себя.
Суэри забыла спросить, какая песня Doors любимая у него и проплакала весь день.