Начало Глава 2 Глава 3

31 января 2008 года

Я непростительно долго не писала. Ой, всё в голове перемешалось. У нас с Сашей настоящий «Осенний роман», как в стихотворении парниши Короленко «Я в этом районе крутил любовь, любовь скрутила меня». Редкий вечер я покидаю его до полуночи. 

Обычно мы слушаем музыку, смотрим фильмы или читаем стихи лангеланнских поэтов, и хотя Саша убеждает меня, что я обязана набрать свои впечатления, чтобы он разослал их этим поэтам, я возмущённо и шумно отказываюсь, напоминая, что он уже подставил меня с «Поминками», и Саша заходит с другой стороны – предлагает мне выпустить их под псевдонимом Чукоткина Лиза, намекая на анекдот «Чукча – не читатель, чукча – писатель», что меня так злит, что я всякий раз обещаю залить его любимый кактус чернилами и сделать из него чернильного папуаса, который оживит мавру и выпустит её из голубого чайника. 

И лишь страх перед маврой ненадолго сдерживает его, но вот именно – ненадолго. Проходит время, и он начинает меня щипать, щекотать и дразнить Лизкой Чукчей. А я топаю ногой и воплю, что уйду, уйду навсегда и больше не вернусь. И с наслаждением хлопаю дверью, и ухожу, и даю себе зарок не возвращаться на его одинокий остров, потому что я не Пятница, я сама Робинзон, но проходит день, другой, и я не выдерживаю и звоню ему первая. 

Неужели это и есть любовь? Почему он ведёт себя как ребёнок? Ему сорок пять, но иногда мне кажется, что ему три года. А мне двадцать, но он говорит, что я веду себя так, будто мне сорок пять.

А вчера он опять меня разозлил, и я почти ушла, но он задержал меня в прихожей, стал невероятно серьёзным и прошептал: «Ну что поделать, чувак не может угодить своей барышне. Прости, Лиза». Я начала оттаивать, и он, будто читал меня как книгу, прибавил: «Прости, Пятница». Я вырвалась, шваркнула дверью и покинула его остров. Пока я спускалась по лестнице, пиcкнул телефон, и я уже возликовала, что Саша меня возвращает, но это была СМС-ка от Бодлера. 

«Лиза, я тебя хочу». 

О! Я споткнулась и едва не полетела с лестницы вниз головой. 

Я так и не нашлась, что ему ответить. Вместо этого я написала стихотворение.

Закрывшись, думать в туалете:
Зачем вмешался кто-то третий?
И лампы светят в сорок ватт,
От нежности глаза болят.

Любовь как бешеные искры,
Она рукой попала в миксер.
Попала б лучше головой,
А то стоит кошмарный вой.

Тебе не больно,
Мне не больно.
Мы идиоты.
Мы довольны.
И я себе позволю шалость:
Для третьего оставлю жалость.

1 февраля 2008 года

На работе на тысячное предложение администратора Вити покурить за углом, я – отвечавшая тысячу раз, что никогда не курила и не закурю, на тысячепервый дала согласие. 

А продавщица из вино-водочного рядом с нашим «Аясом», которая всегда смотрела на меня как Лора Палмер на ангела, зыркнула в этот раз как на Малену. Я так расстроилась, что огорчила её, что не докурила сигарету и дала себе слово больше никогда не совать в рот всякую гадость.

А потом я рассеянно листала свежий номер «Гламура» и наткнулась на фото разжиревшего Ди Каприо, очень похожего на Бодлера и поняла, что пересплю с ним. Ну, хотя бы один раз. В конец концов, почему бы и нет? 

10 февраля 2008 года

Саша опять расположил меня к себе тем, что предложил съездить в гости к его знакомым Наташе и Жене. Саша уверил меня, что в этом доме живут настоящие поклонники моих стихов и будет форменным свинством не воспользоваться их любовью. И, правда, Наташа так живо восхищалась моими стихами, так горячо уговаривала переложить их на музыку, что я почти поверила в свою счастливую звезду, но неожиданный приход местного Лангеланнского самодовольного барда с гитарой, в каком-то куцем жакете женского покроя и его плаксивым исполнением модного романса «Пойми мою печаль», спутали мне все карты. 

А когда за стенкой заорала дурным голосом соседская визгливая женщина, вырыгая проклятия, я не выдержала и чтобы показать, что мне и этот гостеприимный дом, и этот доморощенный менестрель до фонаря, взяла с полки испанско-русский словарь и уткнулась в него так же, как Саша ещё недавно утыкался в мои волосы. 

Мне было так хреново, что я сложила из своей хрени стихотворение.

От голода слипаются глаза.
Краснеют веки и мутнеет разум.
Течёт от безысходности слеза
И шепчут губы праведную фразу.

За стенкой в доме копошится тварь,
Кляня своё пустое материнство.
Лежит на полке редкостный словарь
Не пользуется… Ну, какое свинство!

Не знаю,  что читал Саша в моих глазах, но он молчал и пил и был непривычно угрюм и хорошее настроение вернулось к нему лишь на остановке. Он вдруг завалил меня в сугроб и закричал: «Вот, смотрите, пропойца! А с виду такая приличная девушка!». Наверное, мне надо было рассмеяться, но я расплакалась и ещё больше утвердилась в мысли, что пересплю с Бодлером. Да, изменю своим принципам – никакого секса без любви… Но, если я не попробую, то как я узнаю, так ли это противно, как я об этом думаю?

А перед сном я приказала себе начать бороться со своей зависимостью от Саши.

19 февраля 2008 года

И у меня почти получилось, но он позвонил и таким трогательным голосом попросил прийти и помочь ему найти его наручные часы, которые он потерял, и что эти часы – самое дорогое, что у него есть, и что в своих поисках он как беспомощный ребёнок, что я изменила своей борьбе и сорвалась с места. Первое, что мне бросилось в глаза, когда я очутилась в его комнате – это цветная распечатка девушки с чёрными длинными волосами, с зелёными бусами на модильяновского типа шее, удивительно похожую на меня. 

И я совершенно, абсолютно счастливая начала заглядывать во все углы и уголки этой вечно захламленной комнаты. Я даже искала за картиной на стене, потому что Саша просил снять её и заглянуть в её внутренности, и даже когда он серьёзно сказал, что часы украла мавра из голубого чайника, и что именно я должна отобрать часы у мавры, и что стоит мне лишь приоткрыть крышку чайника, и мавра сама прыгнет мне в руки, я поверила и была очень огорчена, когда выяснилось, что никакой мавры и никаких часов в голубом чайнике нет.

Я едва не расплакалась, когда Саша загрустил, но стала расспрашивать по-взрослому: «Когда ты видел свои часы в последний раз? А сколько времени показывали твои часы, когда они потерялись? А какого цвета был циферблат? А из кожи какого животного был сшит ремешок?» 

Я так увлеклась, что перегнула палку, и Саша схватил острый нож со стола и со зверскими глазами полез ко мне целоваться. А когда мы успокоились и уснули, мне приснилось, что Бодлер прислал мне ММС-видео. Вот что я увидела на экране: я в «Изумрудном» парке, какая-то расплывшаяся, в платье винного цвета кривлялась в пьяном танце вместе с Ириной Ландышевой. А мимо проходил он, Бодлер, тоже изменившийся: волосы были светлее, они кудрявились и сзади были собраны в хвост, и одет он был более небрежно. Бодлер, проходя мимо, случайно коснулся моей руки и дальше на видео бегущей строкой появился текст: «Это тот момент, когда мы с тобой стали самыми близкими людьми во все Вселенной».

А утром Саша, потянувшись, вдруг открылся мне, что у него есть способности к ясновидению, и что ему приснился удивительный сон, и что он напишет балладу под названием «Виртуальное блядство». А я удивительно спокойно объяснила, что мне снилось, как Мисюсь сбежала из дома через лаз в подполе и сутки блядовала с соседским сиамцем Шконом, после чего вернулась невероятно довольная и в кои веков сожрала тарелку макарон.

Мы позавтракали, и я начала собираться домой. Саша, помогая мне одеться, обратил внимание, что на моей дублёнке оторвана вешалка и забеспокоился, вдруг я приду в гости, хозяин квартиры разденет меня, начнёт вешать дублёнку и попадёт в неловкое положение. После чего предложил мне остаться ненадолго, пока он не пришьёт новую петлю. Вот это да! Я просто была шокирована. Я бы точно вышла замуж за такого человека, который не считает зазорным пришить вешалку. 

Пока он возился с иголкой и нитками, я говорила о Лангеланновском поэте Короленко. Саша заметил, что Короленко ворочает стихотворными глыбами, как Титан, и что, чего не хватает Короленко, у меня в избытке. Я так и не поняла, что он хотел этим сказать.

24 февраля 2008 года

Мне снилось, что я занимаюсь сексом с Бодлером. Само действие происходило возле окна какой-то комнаты, и не было совершенно значимым. Этот сон поразил меня деталями. За окном плескалась ранняя весна, бились яркие зелёные листья берёз, куда-то шло много людей – как будто люди возвращались домой с демонстрации – все были нарядные, счастливые, улыбающиеся. В воздухе плавало чувство праздника. В небе летали воздушные шары. Где-то играл аккордеон. Справа от нас стоял старинный комод с кружевами ручной работы и зеркало. На комоде стояли фарфоровые фигурки (но не слоники!). Рядом с комодом была дверь в другую комнату, и было такое чувство, что эта комната просто взорвётся сейчас оттого, что в ней столько жизни! 

28 февраля 2008 года

Я только провалилась в сон, как позвонил Бодлер:

- 19 февраля умер Егор Летов, а я только что узнал.  Я тоске. Утешь меня хоть ты. Меня никто больше не понимает.

Егора Летова я никогда не любила, и роль утешительницы не моя роль, но я уже проснулась и думая о своём, слушала страдания Бодлера и соглашалась со всем, что он говорил, но он это просёк и расстроился. Стал просить, чтобы я его рассмешила, а я не знала, что сказать смешного. Для юмора я слишком серьёзная. Тогда Бодлер спросил, что меня впечатлило за последнюю неделю. Я рассказала, что смотрела фильм «Мертвец» с Джонни Деппом и была в восторге от сцены, где киллер спит, обнимая плюшевого мишку, причмокивает губами и во сне шепчет: «Мама, напеки мне пирожков…»

Бодлер долго ржал. Странный.

1 марта 2008 года

Проснулась с удивительным пятном на ноге, розовом, как след от ожога. Удивительность его проявилась в том, что я не обжигалась, не обваривалась, не тёрлась. Теперь я уверена: это проделки наложения пространств или измерений. В каком-то другом измерении я тушила пожар или была на пожаре, и поэтому получился ожог. А Саша рассказывал, что едва не погиб на пожаре. Он почему-то молчит, а я вчера отправила ему две СМС-ки. Не надо было писать: «Я соскучилась». Когда же я вырасту? Надо осознать, что если не отвечает, значит, я ему не нужна. Он своим молчанием будто связывает меня верёвками.

Утро на работе перед открытием подарило мне картину Гойи из цикла «Капричос». Бабка-«святоша», поставив перед собой большое зеркало, долго и тщательно расчёсывалась, а потом брызгалась лаком. 

8 марта 2008 года

Катя поздравила меня с праздником, подарила самодельную открытку. Она и Мисюсь открытку нарисовала и Саше Чернову. Я стала объяснять, что мужчин с женским днём не поздравляют, а она удивилась: «А чем он хуже?»

Саша не пишет и не звонит, и я заторможенно переживаю разрыв. Решила, что вместе с Катиной открыткой верну ему его любимые японские сказки, которые он оторвал от души. Не нужен мне такой подарок. Пусть приклеит к душе обратно. Опущу в почтовый ящик. Вот возьму и завтра опущу. Наши отношения похожи на едва заметный треугольный шрамик, который мне оставил на память Шкон, отец котят Мисюсь – такой же незаметный, нелепый и больной. 

Беспросвет. Женский праздник, а я работала. Витя подарил мне тюльпан и спросил, почему я такая мрачная. А я улыбнулась широко и дерзко ответила:

- Я не мрачная, я представляю, что я в морге, а вы все трупы, и я вас пинаю!

Он посмотрел на меня как на сумасшедшую и обиженно отошёл. Но что я могу поделать, если я и вправду схожу с ума? Зачем я начала писать стихи? Зачем связалась с Бодлером, ведь я не люблю пропойц! Как вернуть тот пропащий день, когда я написала первое стихотворение? Почему я не могу возвращаться в прошлое как в «Эффекте бабочки?»

Вечером представила, что Мисюсь это Саша Чернов. Взяла её в постель, поцеловала за ушком, пригрела, а потом от души пнула. 

А перед сном написала ещё одно мрачное стихотворение:

Телефон не отключён, но молчит.
Календарная весна, но мороз.
Даже сердце что-то странно стучит
Видя чёрную тоску белых роз.

Почему я вижу чёрным Нью-Йорк?
Или там у них лимит на цвета?
Что такое обесточенный морг
И бывает без любви красота?

9 марта 2008 года

После работы зашла в подъезд Саши и оставила японские сказки в почтовом ящике. Даже если он туда никогда не заглянет и его сказки там сгниют, мне всё равно. У меня было такое мерзкое настроение, когда я брела домой, что в воздухе пахло трупной гнилью. Я шла и плакала. Вспоминала его кактус и пыль на столе, одноногую лампу и мавру в голубом чайнике. Сквозь слёзы каждый прохожий казался мне Сашей, и когда один из них действительно оказался им, я нисколько не удивилась. Но мне было так больно, что я плохо обрадовалась. Он проводил меня до дома и извинился за молчание. Объяснил, что пишет серьёзную поэму «Изгиб», за которую ему обещали хорошо заплатить и что ему не до меня. А когда он взял меня за руку, в воздухе разлилось волшебство, и я поняла, что моя любовь вернулась ко мне. Просто она гулящая, как Мисюсь.

20 марта 2008 года

Странно, прошло две недели, а в Лангеланне не смотря на таяние снегов, пахло гнилостной весной, и сегодня всё разъяснилось. Из канализации рядом с «5» достали два трупа. Когда я проходила, там стояла милицейская машина, менты, толпа. И все пялились на эти тела как в телевизор. А я пялилась на эту картину, поскользнулась, упала в грязь и больно ушиблась. 

А дома написала стихотворение.

Засохли корки мандарина
И стали мусорной трухой.
Сломала ногу балерина –
Паркет на сцене был плохой.

Зима закончилась внезапно,
Переместился Орион.
И до сих пор мне непонятно:
Зачем меня встревожил он?

И вовсе не было обиды,
И не было распятых вен.
Как расщепляются липиды,
Так раздробился свод колен.

Смотрелась жизнь в окошке лупы
Как чей-то гениальный стих.
И гнили там чужие трупы.
И люди морщились на них.

23 марта 2008 года

Томление весны чувствуется даже в провисших бельевых верёвках. И таблетки анти-желания не связывают Мисюсь прочными путами. Её кошачье нутро легко их раздирает, она катается по полу, поднимает круп, и норовит сбежать при малейшем скрипе двери. 

А у Кати украли ботинки, она на роликах с мальчиком каталась, сняла их и под шину положила кому-то на радость. Вечером она намазала губы какой-то светящейся помадой и пугала меня, смешно рыча и лая собакой. А у меня разболелась голова, одна таблетка анальгина не помогла, я приняла ещё пять и с гудящей головой сочинила новый дурацкий стих:

Губы светятся в темноте –
Это фосфор от Баскервилей.
Я варю на ночной плите
Мешанину из разных стилей.

Обнаглели концы волос –
Тычут правду в лицо настырно.
Я красивее, чем Кейт Мосс,
Но живу как цветок пустырника.

29 марта 2008 года

Ой, не знаю, стоит ли об этом писать. То, что сегодня произошло было… Было… Я не нахожу слов. Просто опишу, как всё случилось.

Позвонил Саша Чернов и пригласил к себе послушать «Изгиб». Я не любительница его стихов, но он опять польстил мне словами, что первый читатель – самый важный. У меня дрожали руки и колотилось сердце, когда я одевалась, а когда приближалась к «5», то у меня подкашивались ноги, потому что я боялась неизвестно чего. И хотя я как порядочная опоздала на полчаса, Саша заставил меня ждать ещё десять минут возле лотка с бижутерией.

Он был очень серьёзен, когда приблизился ко мне, и я удивляюсь своему сердцу – как оно смогло удержаться в груди и не выпрыгнуть, когда он взял меня за руку и долго-долго смотрел в мои глаза, будто собирался впечатать их коньячный цвет в небесный цвет своих глаз. Потом он извинился за опоздание. Грустно он прошептал, что варил для меня кашу, а мавра выбралась из голубого чайника и набезобразничала в кухне: перевернула стол, опрокинула кастрюлю с кашей и размазала её по полу. И он, Саша не мог позволить, чтобы я увидела все её бесчинства, вот и опоздал, увлёкшись уборкой. 

Квартира его и правда сверкала чистотой, даже голубой чайник, где обычно пряталась мавра, блестел начищенным боком. Мы разделись, Саша усадил меня на тахту, сам сел напротив и принялся тихим голосом читать «Изгиб». 

И… я бы потрясена простотой и метафоричностью изложения. И поняла, почему Бодлер считает Сашу Чернова гением. К сожалению, после прочтения Саша удалил файл, хмыкнув, что я ничего не смыслю в образах. Конечно, вам, читатели интересно, что же сочинил Саша, но я не запомнила связно ни строчки и поэтому могу лишь пересказать.

Написал Саша о Красной Розе, росшей в саду среди белых тюльпанов. И эти белые тюльпаны насмехались над Розой, считали, что её красный цвет – образец пошлости и задумали вырвать её с корнем. Но один самый старый и мудрый тюльпан не поддержал белое сообщество. Он сказал, что вырвать с корнем это слишком примитивно, а надо подойти к делу с настоящим мастерством: изменить без помощи щипцов - вырвав ей шипы, без помощи краски - поменяв ей цвет,  без помощи лекала - перекроить форму её лепестков, и при этом проделывать все эти эксперименты любя, постепенно внушая ей, что она не Красная Роза, а белый тюльпан, чтобы она поверила в то, что она тюльпан и захотела измениться сама. Но Роза, превратившись в тюльпан, несчастна. Однажды она видит себя в зеркале и умирает.

Наверное, мне не надо было спрашивать Сашу, когда он закончил читать: «Это ведь ты написал о себе?». Он нахмурился, потёр переносицу, пожал плечами, сказал обидную фразу: «Ну, даже если такая чукча, как ты меня раскусила, то что говорить об остальных?», удалил стихотворение с компьютера и выпил прямо из горлышка. А ведь он всегда наливал водку в гранёную рюмку…

Потом он закурил, выдохнул дым в мою сторону и серьёзно спросил: «Как ты думаешь, Лиза, как отличить тополь-мальчика от тополя-девочки?». Я пожала плечами и брякнула первое, что пришло в голову: «Мальчик всегда левее девочки». Он, подумав, кивнул и продолжил: «Мавра меня бросила. И мне так грустно». Я поднялась с тахты, подошла ближе, прижала его голову к себе и стала гладить по волосам, по плечам, а он вздрагивал, всхлипывал и плакал. Да, Саша Чернов плакал, не стесняясь Лизы Консьержкиной.

«Как ты думаешь, почему мавра меня бросила?», - погодя спросила он. «Я её любил, купил ей самый дорогой чайник. Почему все меня бросают?». «Потому что ты Робинзон», - сказала я. – «А мавра тоже была Робинзоном. А тебе нужен Пятница». Он усмехнулся, взял меня за руки и произнёс: «Мы два человека, мы два Робинзона, грызущие тихо миндаль».

У меня в душе от этих строк расцвели розы. Он признал, что я не глупая Пятница, а Робинзон! Значит, он меня любит. Волна счастья вынесла на берег моего лица блуждающую улыбку, и Саша вдруг оттолкнул меня и сказал: «Иди помой лицо и руки!».

Я повиновалась, а когда стала закрывать дверь ванной, Саша ввалился следом, обхватил меня и начал целовать в шею, одновременно стягивая джинсы. И не успела я глазом моргнуть, как он грубо овладел мною сзади, прижав к краю ванны. Вся его прежняя нежность испарилась, будто сбежавшая мавра захватила её с собой. Он долбил меня, как кафельную плитку долбит молот, и боль, как осколки фаянса разлеталась по всей ванной пронзительными воплями. Я с трудом держалась на ногах, а он продолжал вбивать в меня гвозди своего желания как в крышку гроба. 

Когда всё закончилось, он, шумно дыша, оставил меня, а я натянула джинсы, пустила воду, села на унитаз, едва свела непослушные колени и слушала, как журчит и разбивается вода. Не знаю, сколько я так просидела. Наверное, долго. Потому что заглянул Саша и сказал: «Я тебя жду целую вечность. Даю тебе три минуты. Если через три минуты ты не придёшь, я тебя изнасилую». И улыбнулся довольной улыбкой мудрого Каа, который тоже знает, что такое любовь. И я бросила свои переживания и вышла с таким лицом, будто люблю насилие.

Потом он взялся готовить овощное рагу, но у него что-то не ладилось и он попросил меня почистить картошку. Я почистила, а он, ощупав мучнистые клубни, задумчиво сказал: «Такое важное дело, как чистка картофеля, тебе доверять нельзя». Я фыркнула и сказала глупость: «Тебе надо жениться!», а он расхохотался «Ну да, чтобы она стояла тут в безобразных джинсах и безобразной маечке!»

Я промолчала и решила, что теперь точно пересплю с Бодлером. И не буду откладывать в долгий ящик, сделаю это немедленно.

Продолжение Глава 4