Татьяне Рубцовой посвящается

Mama, just killed a man… (Queen)

Эта история началась с надоевшего телефонного звонка. Безобидный разговор легко щёлкнул по выстроенному карточному домику, и мир упал к моим ногам. 
Муж, накручивая на палец провод, битый час обсуждал свои бизнес – дела, которые никогда меня не интересовали. 

Я выполнила свой утренний долг: подала любимому завтрак из двух яиц, состряпанных на сливочном масле, сварила себе кофе, помыла посуду, сняла с верёвок бельё и теперь сидела в гостиной на диване, отставив чашку, подняв колени к подбородку, и пристально рассматривала висящую на стене картину. 

Картину эту я купила на дне города, в «творческой» аллее. Я бы не сказала, что люблю живопись, просто пожалела художницу, нестарую ещё тётку, возле которой задумчиво сидела девочка лет пяти с нетронутым мороженым в руках.
Слишком уж эта серьёзная девочка походила на меня.

Это была некрасивая женщина в простом платье с ножом в правой руке. Позади женщины полыхал огонь, перед ней возвышалась на столе ваза с цветами, на столе опрокинутый бокал с разбитым верхом. И сколько я на неё не смотрела, не могла понять, что она задумала: убить себя или того, кто причинил ей боль? А в том, что ей причинили боль, я не сомневалась.

Полгода назад финансовые дела моего мужа дали течь. Его бросил компаньон по бизнесу некто Шатров, и по документам, которые Слава опрометчиво подписал, он должен был выплачивать чужой кредит. Он продал мою машину, я меньше тратила денег на тряпки и салоны красоты, но не это меня раздражало.

Раздражало другое: редкий день муж не жаловался кому-то в трубку, что его развели, как лоха. 

Вот и опять донёсся его хнычущий голос: 

- Была бы у меня мелочишка, я бы нанял киллера и грохнул его. 

Не отводя глаз от женщины с ножом, я не выдержала и крикнула:

- Найми меня, я его бесплатно завалю! 

Не знаю, почему я ввязалась, но моя реплика была проигнорирована, как и всегда, когда я предлагала эффективный выход из трудной ситуации. 

Мой статус домохозяйки являлся барьером между моим мнением и возможностью его высказывания, и я никогда не драла глотку, если знала, что будет не по-моему. 

Упрекнуть меня в чём-то было невозможно. В квартире идеальная чистота, ни пылинки даже за холодильником, еда всегда – пожалуйста: первое, второе и даже старомодный компот. Бельё выглажено, окна помыты, шторы простираны.

Я не заметила, как Слава закончил своё телефонное нытьё и заглянул в гостиную.

- На что ты там уставилась? 

- Смотрю кино, - с вызовом ответила я, намекая на то, что плазме было бы уютнее в гостиной, а не в ломбарде.

- И о чём кино? - продолжал допытываться муж. 

- Об одном недоумке, который лишил жены телевизора, - с достоинством ответила я.

- И что с ним стало? – ухмыльнулся «недоумок».

- Его убили, - ответила я довольно дерзко.

- Тебе чего-то не хватает в жизни? – «наехал» муж, наклоняясь ко мне и внимательно всматриваясь в мои глаза, чего он не делал с тех пор, как у меня случился выкидыш. – Разбери лучше ящик с фотками! 

Настала моя очередь удивляться. Дался ему этот ящик, эти глупые фотографии, которые он снимал, а я должна была распечатывать и вкладывать в альбомы. Но доказывать мужику, что тебе может чего-то не хватать, это пустая трата времени и сил, поэтому я просто кивнула, мол, займусь я твоими пейзажами, главное, вали уже быстрее.

Муж чмокнул меня в лоб, будто прощаясь, вдохнул запах моих волос и быстро вышел из комнаты.

Мы прожили вместе слишком долго и слишком хорошо знали друг друга, страсть плавно переросла в совместное проживание, и нас обоих это устраивало. Он любил уют, а я умела его создавать. И наши отношения я рассматривала как удобный симбиоз. У меня и подруг – то не было, кроме особой дурищи по имени Машка. 

Подруга с первого класса, незамужняя дылда моего возраста, распространительница богемного образа жизни. В её представлении это означало одеваться в бутиках Mango и Savage, посещать спа-салоны, модные клубы и постмодернистские выставки. 

Мечтая удачно выйти замуж, чтобы не работать, как я, Мария отчаянно нарывалась на разномастных моральных уродов. Один раз ей едва не открутили платиновую, в кудряшках, башку, но собственный горький опыт ничему её не научил.

Время от времени она таскала по клубам и меня. Муж не опасался, что меня уведут из семьи, главным его аргументом была моя схожесть с кастильской королевой Хуаной. 

Не знаю, о чём думала Машка, когда, разглядывая мой отталкивающий профиль, потягивала через соломинку коктейли? В такие-то мгновения прожигатели жизни обходили нас стороной! 

Наверное, даже искушённая женщина иногда уставала от мужской дружбы и ей хотелось выпить в одиночестве, но в привычной атмосфере, за ограждением. 

Мы просидели за одной партой все десять школьных лет. Учительница начальных классов рассадила ораву первоклассников по парам: мальчик – девочка. Но мальчиков катастрофически не хватало. 

Стали формироваться пары девочка – девочка: светленькая с косами – тёмненькая с косами. 

Класс был рассажен, остались только мы с Машкой, две девочки вне принципа: остриженная под мальчика красивая блондинка с синими глазами и некрасивая шатенка с короткими волосами. Нам досталась вторая парта в среднем ряду.

Пожалуй, волосы – это всё, чем я могла похвастать в своей внешности, но меня это не волновало. Я любила читать и думать, в отличие от двоечницы Машки. 
 

Когда меня обязали подтянуть её по немецкому и математике, я не скажу, что была рада. В то время Машка выглядела года на три старше, и пока я ей объясняла, что такое Plusqamperfekt, она сидела на подоконнике, отогнув задницу в модных джинсах и распустив по плечам кудри. 

Великолепные Машкины волосы вились от природы, цвет их напоминал матовый блеск завалявшегося в шкатулке обручального кольца. Мужики от этих колечек млели.

Слушала она меня вполуха, я вообще удивлялась, как она не послала меня подальше вместе с тангенсами. Это слово Машка помнит до сих пор. 
Иногда, желая показать одновременно якобы имеющиеся у неё остроумие и ум, она, кося под дурочку, томным голосом произносит: 

- Я всегда путаю стринги и тангенс. 

Ну, дура. Но шутка «проходит», так как она делится ею с такими же болванками, как и она сама. 

Мне до сих пор кажется странным, почему мы стали лучшими подругами. Слишком уж разными мы были, хотя, говорят, противоположности притягиваются.

Машка слыла королевой красоты и нашей школы и нашего двора. Женщиной она стала лет в пятнадцать, по «великой любви», как она утверждала, упорно склоняя меня к тому же. А я так и не смогла ей признаться, что у меня это уже произошло и совсем не по любви.

Окончив школу с «золотой» медалью, я поступила в университет. Машка, с горем пополам сдав четыре выпускных экзамена, кое-как отучилась на швею, хотя руки у неё росли не из того места. 

Сколько я помню её взрослую, она всегда зарабатывала себе на жизнь своим красивым телом. Романы у неё случались, развивались и разваливались по одной и той же отлаженной схеме. 

Начиналось с того, что Машка пропадала дней на пять, потом она звонила и телячьим голосом мямлила, что встретила замечательного мужчину своей мечты. Я вздыхала, ругаясь про себя. 

Она обязательно знакомила меня со своей «мечтой», после чего я грязно ругалась вслух. Потом она мычала про его исключительность и непохожесть на других, а заканчивалось её мычание тем, что она обиженно жаловалась на то, что все мужики – скоты, и что они созданы лишь для того, чтобы выкачивать из них финансы. 

Она должна была позвонить ещё вчера. 

Я набрала её номер сразу же, как захлопнулась дверь за мужем. Кино можно будет досмотреть и позже, бедной женщине ещё рано убивать.

Машкин телефон слащаво пропел её голосом: «Здравствуйте! Вы позвонили Марии Алексеевой. Если она не ответила сама, то значит, она пребывает в счастливом поиске. Оставьте ей сообщение после гудка…»

Меня всегда бесил этот телефонный кретинизм. Однако, Машке он нравился. Кто-то обмолвился, будто создаётся впечатление, что она занимается эзотерикой. 

Я дождалась гудка и выплеснула свои эмоции: 

- Машка, овца тупая, позвони срочно, или я тебя прибью! 

Это был наш уникальный стиль общения. 

В редкие случаи, когда ей не нужен был мужик, она любила прикинуться «розовой» девочкой и сказать мне прилюдно, допустим, следующее:

- Танька, ты как корова. Шевели быстрее копытами, а то у меня от нетерпения бюстик сейчас лопнет!

По комплекции мы с Машкой почти одинаковые. Она выше меня на полголовы и худее, потому что истязает себя сомнительными диетами. У меня грудь больше на целый размер, у неё шире бёдра. Она носит кудряшки до плеч, а у меня длинные тёмные во-лосы ниже спины. В целом мы составляем поэтичную пару. 

Что ж ты не звонишь, зараза? 

Чтобы не пухнуть от ожидания, я вытаскиваю ящик с фотографиями, располагаюсь с ним на диване, перебираю… как мне велели. Трезвонит телефон. Я вскакиваю и бегу в прихожую. Если это не Мария Алексеева, я разобью тарелку.

- Танечка, - слышу я мычание в трубке. - Танечка…. Ы-ы-ы-ы-ы…. 

Это Машка так рыдает. Невероятно. Видимо, первая встреча оказалась последней. 

- Чё воешь? – притворно грозно спрашиваю я.

- Танечка, - прерывающимся голосом сипит Машка. - Ты можешь приехать прямо сейчас? У тебя же нет важных дел?

Её голос прерывается и прыгает из тональности в тональность. Я мрачнею. Не припомню, чтобы хоть раз слышала вопиющую о помощи Машку. 

Она неисправимая оптимистка и порхалка, как чертыхается мой муж. 

Отношения у них не сложились. Слава считает, что Мария Алексеева рано или поздно плохо кончит и потащит на дно и меня. Но я не люблю, когда люди что-то считают насчёт меня вместо меня. 

Интересно, а что же мне помешало стать плохой девочкой раньше? Нам с Машкой по тридцать лет, и у меня такое впечатление, что для разврата я несколько старовата. Но, попробуй, объясни это тупому мужику. 

Конечно, я могу приехать. На фитнесс у меня закончился абонемент, в бассейн ходить я брезгую, на даче я была вчера.

- Только прямо сейчас! - ревёт Машка. 

Можно подумать, что она капризничает, но интонации в её голосе заставляют меня насторожиться. Она наверняка опять влипла в какую-то нехорошую историю. 

Наверное, её новый возлюбленный оказался вором и стащил все её бриллиантовые побрякушки. 

Бросив трубку, я быстро переоделась. Обычно я ношу простые, удобные вещи. 

Платья, мини – юбки – это для ночных клубов и гостей, а в повседневной жизни – косичка, чёрные джинсы, чёрная футболка с принтом моей любимой группы Queen и кожаные мокасины. 

Я скидываю в сумочку «хиппи» ключи, кошелёк с деньгами, влажные салфетки и косметичку. 

Машка любит рыться в моих сумочках, и если она не находит помаду, тональник, тушь, подводку, тени и румяна, то меня ожидает долгая лекция о якобы важной роли макияжа в жизни женщины. 

И если я возмущаюсь, то подруга напоминает мне, что в своё время она героически терпела Plusqamperfekt. 

У меня такое чувство, что предпрошедшее время и угол треугольника – это всё, что она помнит со школьной скамьи. Но слова эти весомые, их мало кто знает, поэтому в определённых кругах Мария считается умной. 

Я повесила сумку на плечо, захватила тёмные очки и съехала на лифте вниз. У подъезда засохло большое кровавое пятно.

«Опять, наверное, кошку прибили», - тревожно подумала я, оглядывая залитый солнцем двор. 

Я люблю лето, люблю конец июля, солнце, жару, запах асфальта, запах пыльной травы… Отсутствие ненужных свидетелей я тоже люблю. 

А Машка всё это терпеть не может. Гламурные издержки, как выражается Слава. Мои ультрамодные очки с тонированными стёклами, которые я купила в модном бутике, Слава тоже считает издержками, но я скрываю под ними свой взгляд. 

Машка говорит, что мои глаза выражают «предвкушение змеи от предстоящего завтрака». Глупо, но верно. 

Хотя внутри я человек спокойный, уравновешенный и даже добрый, но доброта, как медаль, имеет две стороны. У любого доброго дела есть неприятные последствия, но мне нравится наблюдать за этим процессом.

Я подкармливаю бродячих котов. Коты собираются под балконами, гадят, плодятся, орут по ночам. Кого-то калечат, кого-то травят, кого-то сбивает тачка, какой-то ребёнок рыдает, кому-то становится плохо при виде крови, кто-то начинает ругать тех, кто бросает животных. Люди выражают эмоции, и они должны быть мне благодарны. 

Но на меня никто не обращает внимания. И меня это устраивает. А вот Мария Алексеева безумно страдает, если особь мужского пола вдруг посмотрела мимо неё в стенку. 

Наверное, поэтому она и дружит со мной. Меня мужчины стараются не замечать. 

Вернее, не замечают те отморозки, которых Машка, как микробов, цепляет в клубах и на стоянках. Мы взаимно неинтересны друг другу. 

Автобус подошёл довольно быстро. Я села на свободное сиденье, с миной Терминатора обозревая окружающее пространство.

Мне нравится смотреть на людей, на их выражения глаз, на складки губ, на морщины. 

Люди привлекают меня, но, к счастью, не до такой степени, чтобы с ними сближаться. В принципе, я одинока, как утерянное сокровище инков. То есть, я от этого не страдаю и мне не улыбается перспектива быть найденной. 

Напротив меня сидела молодая женщина с девочкой лет трёх. На девочке красное платьице, красные босоножки, красная резинка в куцых волосиках.
 

Опять красный цвет.

Девочка с любопытством изучала меня, видимо, пытаясь отыскать в моём лице что-то общее со своей любящей мамашей, но ей это не удалось. Она прижалась к материнской груди и поглядывала на меня с испугом, как смотрит щенок, которого часто бьют ни за что.

У разных людей свои знаки. На чёрных кошек я не реагирую, для меня знаком беды всегда был красный цвет. 

Когда я была ребёнком, однажды, играя на лестнице, я увидела, как дверь нашей квартиры отворилась, и на зелёный наличник медленно выползла рука в красной перчатке. Дождь загнал меня в подъезд, и я болталась этажом выше, развлекаясь шоколадным мороженым. Я заворожено смотрела, как рука увеличивается до размеров изящной женщины в красном пальто. 
 

Она поспешно выскочила из моей квартиры и засеменила вниз по лестнице. 

Вскоре от нас ушёл отец. 

Возможно, поэтому появилось «предвкушение змеи»? С тех пор я не ем мороженое. 

Кстати, Машка никогда не разбивает чужие семьи. Я сразу её предупредила, что это условие моего к ней уважения.

Как странно… 

Кто бы мог подумать, что я так привяжусь к тупой гламурной блондинке. Да так, что не смогу прожить ни дня без её ужимок, наигранных движений и глупых рассуждений. 

Да, Машка пытается рассуждать, но у неё всегда получается наивно. 

От меня до подруги несколько остановок. Я часто хожу к ней пешком, но не сегодня. 

Родная пятиэтажка расположена вглубь от проезжей части. Я срезаю путь, и иду по тропе, на которую брезгуют ступать светские львицы. 

Вот дом, в котором я жила в детстве. Когда умерла мать, мы со Славой продали эту квартиру и купили первый его магазин.

В одном из дворов я вижу миниатюру: подросток с обнажённым торсом поливает из шланга красный ковёр. Шланг теряется в окне первого этажа. 

Возле Машкиного подъезда ещё одна картинка: на скамейке забытое берестяное лукошко с клубками кораллового цвета.

Выходит, всё очень, очень плохо. 

Я никогда не надеюсь на лучшее. Если вокруг полно красноты, то значит мне надо мобилизовать силы. После ухода отца, я орала на мать, когда она пила, орала до хрипоты. 

Однажды я не выдержала и вылила всю её водку в раковину. Мать била меня резиновым шлангом от стиральной машины, но я молча терпела, понимая, что, когда из неё выйдет злость, она будет плакать и целовать меня. 

Отец пытался со мной дружить, но при встречах с ним я замирала и смотрела в землю. Он дарил мне на праздники и дни рождения дорогие подарки, одежду, золото – начиная с шестнадцати лет, но я не смогла перебороть отвращение к нему. 

В одежде, подаренной им, я чувствовала себя сообщницей его предательства. Золото возненавидела. Книги не читала. Я даже не сообщила ему о смерти матери. А «красную перчатку» он тоже бросил. 

Машка обитала на пятом этаже. Если кто-то не помнил номера её квартиры, то игривый резиновый коврик возле дверей подсказывал. Только тупая блондинка могла положить розовый коврик на площадке возле двери. 

Я позвонила нашим условным, школьным ещё звонком: один короткий, два длинных. Она долго не открывала, а моё воображение рисовало картины одну страшнее другой. У меня ведь кроме мужа и Машки больше никого не было. 

Когда я увидела её, то не испытала ни удивления, ни шока. Причина считывалась с Машкиного лица, как цена со штрихкода. Машкин внешний вид был всего лишь логической развязкой её сумасбродного поведения и слишком доверчивого отношения к противоположному полу. 

Как её розовый коврик. Только она всё время забывала, что о коврик вытирают ноги. 

Её лицо являло собой правильную асимметрию: правая половина превалировала над левой. Огромный синяк под глазом выглядел как баклажан – такой же большой и фиолетовый. Глаз из-за синяка заплыл; нос смотрелся скошенным в сторону, под ним блестела ярко-красная рана, смешивавшаяся с верхней губой и превращающая Машкин рот в безобразную яму. 

Волосы её висели, как высохшие плетни вьюнка. Её любимый атласный халатик – райские птички среди розовых и фисташковых цветов - сидел на неё так, словно её одевал ребёнок: неумело, но старательно. При моём появлении 

Машка задёргалась, целая поло-вина её лица искривилась, она завыла и рухнула на меня, бороздя длинными красными ногтями по спине: 

- Танечка… Танечка…- Она повторяла моё имя нараспев, как трудное немецкое слово.

Я и отличницей стала только потому, чтобы никто из учителей не посмел вякнуть, что у матери – пьяницы дочь может быть только троечницей, прогульщицей и шалавой.

Слёзы лились на невозмутимую четвёрку Queen, принт на моей чёрной майке с их второго альбома. Я оторвала Машку от себя:

- Мэри, ты мне кожу сдерёшь своими когтями. Допрыгалась? 

Мой голос звучал угрожающее. А по-другому с ней нельзя. Покажешь слабинку, сядешь возле порога и начнёшь подвывать ей, оплакивая горькую женскую участь – это всё, считай, чердак съедет, мозги свихнутся, а руки сами потянутся не туда, куда надо. 

Машка же она, в принципе, была как моя мать – слабая женщина. И вот почему-то именно мне приходилось быть сильной. И никто никогда не спросил, нравится ли мне быть сильной, или нет. И выбора мне не давали.
 

Машка прервала свою элегию и захныкала: 

- У меня горе, а ты, как всегда, издеваешься. 

Ну вот, уже что-то похожее на человека. Я встряхнула её:

- Машка, ты как бегемот тяжёлая, я тебя сейчас, блин, уроню, если ты сама не протопаешь к диванчику.

Она набралась сил и отстранилась. Я разулась, подняла сумку и легонько стукнула её между лопаток, чтобы двигалась быстрее. Она возмутилась: 

- Меня и так били, ты ещё!

- Давай топай, - прикрикнула я. - Вот ты мне сейчас и расскажешь про «били».

Машка доплелась до дивана и упала на него, как кукла с деревянным туловищем. 

Кудряшки болтались вокруг её правильного овального лица, как неприкаянные. 

Мне вспомнилось, как Машка зачитывала мне «Дневник её волос» из журнала Elle, и я подумала, что Машкины волосы, если бы умели думать и писать, начали бы описание сегодняшнего дня со следующей фразы: «Сегодня хозяйка забыла нас помыть, нет, даже расчесать. Мы уже молчим о бигуди…».

Я села в кресло напротив, огляделась: прибрано, следов драки не заметно, стёкла в шкафах целы. Значит, били Машку не в собственной квартире. Нас разделял журнальный столик со стеклянной поверхностью. 

Поверх валялся июльский Cosmopolitan, начатая бутылка водки, стакан и пепельница с горой окурков. Машка потянулась к бутылке, но я перехватила эту гадость и ушла с ней на кухню. Одновременно со звуком утекающей жидкости раздались Машкины рыдания. Я поставила чайник, сыпанула себе побольше кофе, дождалась кипятка и вернулась в гостиную.

- Кофе будешь? - буднично поинтересовалась я. 

Машка посмотрела на меня, как на врага: 

- Ну почему ты всегда такая непробиваемая? Мне так плохо, а ты… даже мне… напиться мне не даёшь... 

Длинные предложения давались ей с трудом. Машка икала и проглатывала концы слов. 

Я молча села перед ней: 

- Ладно, сама кофе выпью. 

Машка обиженно засопела. 

В ожидании, пока кофе остынет, я вытащила из пачки сигарету. Выкурив, начала вторую. Как редко мне удавалось так долго и с таким удовольствием курить!

Муж за курение меня гонял, да и подлые соседи при встречах с ним жаловались, что видели на нашей лоджии сигаретный дым, так что отрывалась я у Мэри. 

- Ты знаешь, как я отношусь к спиртному, - угрюмо произнесла я в виде извинения. 

Машка знала.

- А теперь давай выкладывай: кто, где, когда, зачем? 

Машка, не слыша вопроса, продолжала всхлипывать. Я ждала, пока она успокоится. Это всё равно бы случилось: рано или поздно. Машка давно напрашивалась на экзотическую раскраску лица.

Я покачала головой и стала запивать сигаретный дым кофе. Райское наслаждение. Машка, трясущимися руками тоже достала сигарету из пачки. Я щёлкнула зажигалкой и случайно обожгла её палец, а она даже не заметила. 

Сигарета успокоила Машку настолько, что она заговорила. Речь её была бессвязной, без соблюдения логических этапов произошедшего с ней кошмара.

Говорила Машка нехотя, с трудом. Я знала, что она никому не рассказала бы об этом происшествии, кроме меня. И ещё я знала, что нельзя оставлять такие вещи в себе. 

Из сбивчивого, алогичного рассказа, прерывающегося всхлипами, я узнала, что вчера в ночном клубе «Сафари», где Машка постоянно зажигала, она познакомилась с харизматичным парнем по имени Сергей. 

Он имел респектабельную внешность банковского служащего, культурно разговаривал, не лапал Машку в первом же танце; в общем, вёл себя, как джентльмен – опять же, по утверждению Машки. 

Сергей ей понравился, и она с удовольствием приняла его приглашение закончить столь приятный вечер на его даче. В клубе Машка напилась сверх обычного, а в машине Сергея она хлестала виски прямо из горла. Короче, на дачу Машка приехала пьяная в хлам.

Дальше в её короткой памяти случился провал. Но и в этом провале происходили светлые проблески. Машка помнила, что не могла пошевелить руками. Наверное, ей связали руки. Я осмотрела её запястья и не нашла характерных вмятин, которые оставляет верёвка. Конечно, я не криминалист, но мне показалось, что могли быть использованы наручники. 

Больше всего ей запомнился запах несвежих простынь и мужского пота. Рассказывая это, Машка невольно прижимала руки к носу и морщилась так, будто сейчас её вырвет. Как я поняла, её трахали всю ночь несколько подонков. Количество Машкина девичья память не удержала в своих глупых клетках.

Проснувшись, она попыталась встать, но не смогла, на ней лежало здоровое, в смысле тяжёлое тело мужика, который вонял, как скунс и храпел, как БТР. 

Машка осторожно выбралась из-под мужика, и обнаружила, что колготки на ней разорваны, платье тоже, лифчик съехал куда-то на живот и ужасно болят кости в области промежности. Она увидела свою сумочку на полу, взяла её и тихо выскользнула из спальни. Спустившись по лестнице, она наткнулась на сидящего за столом Сергея в опрятном костюме и ещё одного, тоже в костюме, только бритого, с проколотым ухом.

Они встретили Машкино появление довольно равнодушно. На её глупый вопрос, где здесь ванная, никто не ответил. Они пили кофе с бутербродами. На ломтиках батона, как тело на проснувшейся Машке, лежали толстые ломти колбасы с копеечными вкраплениями сала. 

Сергей цинично предложил ей чашку кофе, но Машка отказалась и попросила, чтобы её отвезли домой. Бритый осмотрел её, как поцарапанную иномарку, поднялся из-за стола и вызвался проводить даму. 

Машка, как ягнёнок, пошла за ним. В соседней комнате Бритый приказал встать ей на коленки и в грубых выражениях предложил заняться оральным сексом. Машка заартачилась.

Сергей спокойно доел бутерброд и, не смахнув с толстых губ налипших крошек, встал, приблизился к Машке и врезал ей в глаз…

Но рано или поздно кошмары всегда заканчиваются. 

Пока Машка валялась, дрожа от новой боли, обиды и унижения, Сергей вытряс её сумочку, открыл в паспорте страницу с адресом. В это время откуда-то перед ней возник ещё один тип, одетый для работы не иначе как в офисе или банке. Он рывком поднял валяющуюся на полу Машку и потащил её из дома. Машка решила, что её повезут убивать и тонким голосом стала молить, чтобы не убивали. 

Подонки заржали, и Бритый бросил ей в лицо, дыша перегаром и куревом, что если она будет хорошей и послушной девочкой, то никто ей ничего не сделает. 

А если заявит в милицию, то тогда её зацементируют в подвале дачи живьём.
 

Он на прощание потрепал её по щеке, сказал, что она очень им понравилась, и что, когда Машкино лицо приобретёт прежнюю красоту, они наведаются к ней домой продолжить знакомство.

Сергей довёз её до города, выбросив где-то на окраине. Машка не помнила, как добралась до дома. В этот ранний час главные судьи Машкиного образа жизни – подъездные перечницы - ещё не выползли. Машка долго стояла под душем, ещё дольше чистила зубы. Вернее, набирала в рот зубной пасты, а потом сплёвывала её в раковину. 

Всё это я выслушала с болью в сердце, внешне оставаясь бесстрастной. Мне очень хотелось всплакнуть, но при Машке было нельзя. Я с сожалением задавила слёзы в глазах.

Машка перестала, наконец, плакать. Она закурила сигарету и, затягиваясь, как психически неуравновешенная женщина – рывками – смотрела сквозь меня в расстилающееся марево жаркого летнего утра. Когда она замолчала, я спросила:

- Милицию будем вызывать?

- Нет, - Машка моргнула синью испуганных глаз. - Они же сказали, что если я их ментам сдам, то они меня в бетон закатают.

Ну, ясно. Что ещё они могли придумать оригинальнее? А с другой стороны, она уже вымылась. Экспертизу провести будет трудно. И, наверное, дальше наша жизнь не пошла бы под откос, если бы я не спросила: 

- Ну ладно. А как будем успокаиваться? Водка, точно, не выход.

Машка посмотрела на меня сумасшедшими глазами и доверительно прошептала: 

- Таня, я хочу, чтобы ты нашла их и убила. 

Вот так-то. Не больше, не меньше. Съезди, Танечка, на дачку и накажи плохих мальчиков… И вот тогда мне надо было надавать ей по красивой башке и отвести её в поликлинику.

Но я стала развивать тему, потому что, блин, умная, сука. Я поинтересовалась:

- Мэри, а с чего ты взяла, что я способна на убийство? 

Она отвела в сторону глаза и произнесла: 

- Ну…. Знаешь…. 

- Нет, не знаю, - металлическим голосом ответила я.

- Ну, знаешь, хозяина «Сафари»?

- Ну, знаю. 

Это был такой толстый мужик с вьющимися волосами по фамилии Айвасед, всегда безупречно одетый, и презирающий таких, как Мария Алексеева, что, впрочем, не мешало ему содействовать их нравственному падению.

- Так он у меня как-то спросил про тебя, не киллер ли ты. Сказал, у тебя взгляд особенный. И, что Слава без твоей помощи не смог бы стать самым влиятельным бизнесменом нашего города.

- Да… 

Я и не знала, как реагировать. 

Но мне это польстило. По крайней мере, серьёзные мужики не считают меня тупой овцой. А я вот их всех, без исключения, считаю людьми второго сорта. 

Слава чуть было не попал под исключение, но в итоге низко упал в моих глазах после того, как я посоветовала ему собрать ребят и набить Шатрову морду. На что он долго и пространно лечил меня сказкой, что у Шатрова в прокуратуре есть связи, что ему, мстителю, года три впаяют, и что Я (!) хочу его посадить, чтобы одной владеть всеми его магазинами.

- Значит, твои дружки обо мне вот какого мнения, - язвительно заметила я, закуривая новую сигарету. 

- Ладно, - добавила я со злостью. – Не буду разочаровывать умных людей. Я убью тебе этих подонков, давай адресок дачи. 

- А я ничего не запомнила, - начала тупить Машка. 

Её обычная песня. Я не помню, я не знаю, или я забыла. Как я её терплю, до сих пор поражаюсь.

- И как я их найду? Мне, что, в «Сафари», дневать и ночевать? 

Я сама подсказала решение. 

- Вадик их, наверное, знает, - проныла Машка. 

Вадик, это владелец клуба «Сафари». 

- Ну и, потом, Таня, ты такая умная, я думаю, что ты что-то придумаешь, - начала подлизываться Мария Алексеева. 

Прямо как мать после принятия дозы. Я бы лучше убила всех, кто производит спиртное и всех, кто уводит мужиков из семей. Для меня они ещё хуже, чем просто мужики. Это даже не люди, а оболочки с прогнившим мозгом.

- Ладно, - оборвала я её. - Где находится дача?

- Я не помню. 

Да, действительно, зачем помнить?

- Она далеко от города?

- Я не знаю точно.

- По какой дороге вы выехали из города? 

Насколько я поняла, Сергей увёз Машку, скорее всего, в коттеджный посёлок. 
Молчание.

- Вы долго ехали?

- Да.

- Останавливались?

- Да.

- Где?

- Я не знаю. 

- Вы мост проезжали?

- Да! - радостно завизжала Машка, видимо, от осознания того, что она не так уж безнадёжна. 

Мне всё стало понятно. За мостом находится «Лесной массив», где богатые мышки и норушки возводят себе теремки, и где Слава тоже присмотрел участок под застройку.

- Опиши машину.

- Ну, у него была такая, такая… крутая машина! 

Значит, иностранная.

- Цвет?

- Там же темно было! 

Отличный ответ!

- Номер?

- Таня, ты издеваешься?

- На даче есть собака?

- Нет. 

Уже лучше.

- Ворота какие?

- Ну какие? Обычные ворота, высокие.

- Крыша чем покрыта?

- Мне, что, голову надо было задирать? - Она же, дрянь, ещё и хамит. - Я же приехала не дом смотреть.

- А какого хрена ты туда вообще поехала? - задала я бессмысленный вопрос. - Короче, придётся через твоего Вадика инфу добывать. 

Я расслабилась и закурила очередную сигарету. Немного подумала, потом сказала ей:

- Значит, так. Инфу добывать будешь ты. Через недельку придёшь в себя, синяки замажешь и к Вадику. 

Машка скривила губы: 

- А если они лучшие друзья?

- Так ты мне предлагаешь светиться в «Сафари»? - с уничтожающей улыбкой спросила я. 

Машка заткнулась.

- Короче, Мэри, - подбодрила я её. - Всё равно раньше недели мы ничего не узнаем. Давай займёмся более приятными вещами.

- Это какими? - заинтриговалась Машка.

- Мы посмотрим твой гардероб, - я встала и прошла в её спальню. 

У меня созрел кое-какой план. Убить троих мужиков всё-таки сложно, поэтому я решила потренироваться на одном. 

Ну, на том же Шатрове. В конце концов, из-за этой мрази я лишилась машины, и её лишение несколько ограничило наши с Машкой передвижения. 

Мне надо было сменить имидж. Какой-нибудь Машкин парик, макияж, её вульгарная одежда. У меня были крутые тряпки, но они не подходили под тот образ, который нарисовался в моей голове. Они были чересчур элегантными. 
 

Шатров меня видел всего один раз и то мельком. Не думаю, что он запомнил меня. Я не в его вкусе. Машка поплелась за мной в спальню и разлеглась на кровати. 

- Машка, - попросила я. - Одолжи мне пару шмоток.

- Зачем? 

- На свидание хочу сходить.

- Ты хочешь изменить Славе?

- Нет, я просто хочу сходить на свидание!

Она вглядывалась в моё отчуждённое лицо, пытаясь угадать, что это на меня нашло: правда жизни или чёрный юмор?

- А как же я? - растерянно произнесла она.

- А ты останешься дома, - мой тон был как у мамаши – надзирательницы. - Будешь прикладывать лёд под глаза, чтоб синяки быстрее прошли и морально готовиться к следующей встрече с милыми парнишками. Последние слова я говорила, раскрывая дверцы её плательного шкафа.

- У тебя юмор, как у Тарантино, - губы у Машки затряслись, и она снова захныкала. 

- Если бы у меня юмор был, как у Тарантино, - отозвалась я, - Твои друзья уже бы захлебнулись в луже собственной крови. 

Я деловито передвигала Машкину одежду. 

Машка расплакалась, но у меня даже мысли не блеснуло её утешить. Я была будто на ответственной работе, и мой испытательный срок ещё не подошёл к концу.

Я нашла в ящике её дурацкие колготки: чёрная и красная полоски. Пятка светилась дырой. Кинула их на живот развалившейся Машке:

- Где у тебя нитки? - задала я трудный вопрос.

- Где-то лежат, - мрачно ответила Машка.

- Встань и найди, - указала я. 

Она встала и куда-то вышла. Мой взгляд переместился на Машкин туалетный столик. 

Кроме бесчисленных баночек, тюбиков и другой ерунды на пластиковых бутылках с водой – для прочности – болтались три парика. 

Один, чтобы почувствовать себя симпатичной блондинкой со стрижкой «каре», второй с полудлинными каштановыми кудрями, третий – с очень длинными чёрными волосами. 

Последний я даже не стала примерять – у меня такие же. Каштановые кудряшки сде-лали моё лицо глупым и кроличьим, а вот блондинка с короткими волосами и чёлкой – было что надо. Я примерила его, моё лицо сразу же преобразилось. 

Машка зашла в спальню и возмутилась:

- Меня изнасиловали, а она парики примеряет!

- Нитки ищи! - повторила я, крутясь перед зеркалом. 

Машка открыла верхний ящик комода, забитый всяким барахлом и отыскала мешочек с нитками. 

- Вот, - кинула она его мне через всю комнату.

- А мне это не надо, - сказала я. - Давай, поработай немного, дырку зашей. 

- Таня, ну ты же знаешь…, - начала было возмущаться Машка, что она, типа, не любит штопать, но мне было всё равно.

- Мне по фигу, что ты штопать не любишь. Ищи нитки чёрного цвета, а то я найду твоих уродов, и мы ещё позажигаем. 

Машка, возмущённо сопя, встала. 

Я быстро нашла, что искала: Машкина суперкороткая кожаная юбка, блузка из красного атласа в зелёный горох (кстати, мне она тоже безумно нравилась, но в бутике она продавалась в одном эк-земпляре, и мы носили её по очереди) и её старая, расшитая бисером куртка. 

Я переоделась в Машкины шмотки. Спросила: 

- Ну, на кого я похожа?

- На шлюху, - честно ответила Машка. 

- Значит, я правильно подобрала гардероб, - не обиделась я.

А что, мне похожей на училку быть? 

- Таня, правда, куда ты собралась? - робко спросила Машка. 

- На свидание, я же тебе сказала, - с вызовом ответила я. - Надо же потренироваться на кошках. 

Продолжение Часть 2