Начало Часть 1 - 2 - Иришка вздыхает и останавливает качели. Как она ни старалась, но песенка не срифмовалась. И скука, как лисий воротник от маминого зимнего пальто, обволокла Иришку мягким, невесомым, ленным облачком. А ведь папа рассказывал дочке, как бороться со скукой. Надо составить план действий и делать всё, что расписано, по пунктам. Беда в том, что Иришка не умеет писать. Но препятствий для неё не существует. Она немного умеет рисовать. Почему бы не попробовать вместо букв изобразить этот план в картинках? Дома она достаёт из книжного шкафа альбом и остро отточенные карандаши, садится за стол у окна, где много света и цветов. Раскрыв альбом, она начинает предварять свою рисовальную деятельность мысленными образами, рассуждая вслух о том, чем бы ей заполнить этот день. - Мне надо… - Иришка, как и все дети, грызёт карандаш и получает от этого удовольствие. – Мне надо принести воды. В доме нет водопровода, воду папа привозит на тележке в двух больших флягах. Когда папа уезжает, Иришка маленьким бидончиком носит воду сама. Взяв тёмно – серый карандаш, она рисует в альбоме бидончик. Подумав, синим цветом она изображает внутри бидончика рыбку, чтобы было понятно, что сегодня она будет ходить за водой, а не за вишней. Что ещё? А, собрать колорадских жуков! На следующей строчке маленькая хозяйка рисует симпатичного жучка в жёлтую и чёрную полоску, а рядом с жучком – ярко-розовую личинку, похожую в её исполнении на рогалик. Жуки появились в начале июня, но Иришка до сих пор не может понять, почему взрослые не испытывают к ним нежности. Когда мама впервые попросила её собрать этих вредителей, она, выполнив работу и чувствуя себя важной и доброй, выпустила жучков на белёные стены дома, наивно полагая, что, посидев полчаса в жаркой банке, они исправились и не будут больше объедать похожие на зелёный бархат картофельные листья. Папа долго объяснял дочурке, что в природе существуют не просто животные, а животные полезные и животные вредоносные. Но её недоумение по этому поводу сбило папу с толку. Иришка рассказала, как в детском саду они нашли в песочнице большого жука со смешным, вздёрнутым носом, и воспитательница сказала, что его нельзя давить, потому что он живой, и что дома его ждут голодные детки. Этого было достаточно, чтобы Иришка прониклась вниманием к мелким насекомым, которых она почему-то до сих пор не замечала. Ей даже стало стыдно того, что она, прежде чем поудобнее усесться на ветке вишнёвого дерева, сшибает всех гусениц, попавших в поле её зрения. Теперь Иришка осторожно пересаживает их палочкой на другую ветку, подальше от себя. Она поняла, что можно жить мирно и с мухами. Не обязательно хлопать их газеткой или вешать в кухне липкую ленту. Гораздо проще – следить за тем, чтобы сетки на окнах не рвались, а входная дверь оставалась закрытой. И тогда не будет убийств… И вдруг ей запретили отпускать на волю хорошеньких розовеньких козявочек. Иришку заставили уничтожать живые существа: бросать их в банку, наполненную водой, где они, перебирая тоненькими лапками, долго барахтаются, пока не утонут. А если жуков не убивать, то они съедят у бедной картошечки все листики, и урожая не будет. То есть, как сказал папа, на ужин вместо жареной картошки с зелёным луком и смальцем мама будет варить манную кашу… И, чтобы Иришка не чувствовала себя виноватой, папа предложил представить, что уничтожение вредителей – это работа, и что, как взрослой, он будет платить ей в неделю целый рубль. Забравшись на чердак и дуясь на птичек, Иришка страдала до темноты, впервые столкнувшись с понятием морального выбора. После длительных размышлений она пришла к выводу, что, во-первых, жуков надо убивать вместе с детками, а, во-вторых, их надо лишать жизни сразу, как только оторвёшь их цепкие лапки от любимой среды обитания. Девочка попросила папу налить в баночку немного бензина, но папа отказал. Не придумав ничего лучшего, Иришка стала избавляться от жуков самостоятельно: пройдя картофельный рядок, она высыпала собранные жертвы на бетонную дорожку, ведущую к колонке, и давила колорадское семейство обломком кирпича. Папа слово сдержал и платил ей каждую субботу. Иришка складывала бумажные рубли в карман фартука её единственной куклы Катюши. Когда родится Юлечка, Иришка купит ей подарок: большого плюшевого медведя с шёлковой ленточкой на шее, которого она видела в универмаге. Лишь однажды проходящая мимо женщина с жёлтой хозяйственной сумкой, остановившись, укоризненно покачала головой и сказала, испортив Иришке настроение: - Какая ты, девочка, жестокая! Разве можно с таким садизмом убивать жуков? Они всё-таки живые! Иришка спросила у папы, что такое садизм, и он ответил, что это чувство. И возникает оно, когда человек мучает живое существо с удовольствием. Услышав это объяснение, Иришка успокоилась. Ведь она убивает жуков, испытывая настоящие душевные муки, а не радость! Просто та женщина, видимо, никогда не размышляла на эту тему. Однако с тех пор Иришка стала уничтожать жуков в старой летней душевой, которой родители не пользовались. Третьим пунктом она рисует толстые коричневые палочки, похожие на ножки грибов. Но это не грибы, это патроны. У папы есть настоящее двуствольное оружие, которое содержится в кожаном чехле в кладовке. И там же на полочке лежит круглая жестяная банка из-под леденцов с белочкой на крышке. Иришка знает, что под белочкой хранится запас патронов. Всё, что ей надо сделать, это спрятать их далеко - далеко, чтобы папа никогда не нашёл их и больше не стрелял птичек, кошек и… маму. Несколько дней назад Иришка прибежала домой раньше обычного и, забежав в зал, увидела, что мама, белая, как пломбир, сидит, вжавшись в кресло, а папа целится в неё из винтовки. Иришка с громким криком подбежала к родителям и остановилась. Ей хотелось кинуться к маме и защитить её. Но и к папе ей тоже хотелось кинуться, чтобы защитить и его тоже. Но от чего? Так ничего и не решив, она упала на ворсистый пол и стала биться головой. Бедная эта головушка… Не в последний раз была она разбита в кровь… Но своего Иришка добилась: папа бросил ружьё возле дочки и ушёл, громко хлопнув дверью. И тогда Иришка расплакалась от обиды на маму: она, Иришка, спасла её, как спасала воробышков от Кузи, а мама продолжает неподвижно сидеть в кресле и смотреть на Иришку так, словно её не существует на свете! Смотреть, как белые люди… Смотреть мёртвыми глазами, какие были у тех троих птенцов. Иришка не любит вспоминать эту историю. На майские праздники мама увозила её в город, чтобы сводить её на первомайскую демонстрацию и в цирк. Цирк Иришке, возможно, понравился бы, если бы не головная боль. Она никогда не сталкивалась с этим раньше и не понимала, отчего мама лежит иногда в тёмной комнате совершенно одна и просит Иришку вести себя тихо. Неужели и в голове у мамы в это время крутится эта тяжёлая меленка, которую нельзя ни сдвинуть с места, ни остановить? В эту страшную меленку падают, не сопротивляясь, много – много людей, даже больше, чем Иришка видела на демонстрации; падают животные, деревья, птицы, город и цирк тоже туда падает. А меленка двигает жерновами и перемалывает всё-всё. От людей и города остаётся песок. Много – много песка. Получается пустыня, в которой никто не живёт. Неужели мама тоже видит эту пустыню, когда лежит в темноте с мокрым полотенцем на голове и страдает мигренью? Люба, у которой они остановились, поставила Иришке волшебный укол! От укола Иришке стало тепло, она расслабилась, и ей показалось, что руки и ноги у неё оторвались и живут сами по себе. А меленка в голове у Иришки стала прозрачной, невесомой, а потом и вовсе растаяла! Правда, на другой день Иришку тошнило, а в автобусе, в котором они с мамой ехали домой, её вырвало, но это было пустяками по сравнению с работающей меленкой. По приезде домой Иришка, чувствуя себя непривычно беспомощной, отпросилась у мамы сходить на детскую площадку. Там-то всё и случилось. Кто-то из детей сообщил потрясающую новость: возле клуба спилили несколько старых тополей, на одном из деревьев вороны свили гнездо, гнездо теперь валяется на земле, взрослые птицы жалобно кричат, низко летая над поверженными стволами. Иришка и друзья побежали посмотреть на трагедию своими глазами. Под ветками они нашли гнездо с тремя живыми птенцами. Было решено выкормить и воспитать их. Полуразвалившееся гнездо поместили в старый сарай, в котором родители Иришки в прошлом году держали поросят. Первые два дня энтузиазм юных натуралистов казался неиссякаемым. Они пичкали птенцов червями, отловленными в земле, пойманными на окнах мухами, кто-то догадался капать в их постоянно раскрытые клювы молоко из пипетки, но птенцы отказывались от молока. Голые, с большими головами, они постоянно пищали и требовали тепла. Иришка просила у папы лампу, чтобы ночью она грела птенцов, но папа лампу ей не дал, сказав, что птенцы всё равно не выживут, и никто из родителей не дал. Никому не было до птенчиков никакого дела. На третий день друзья Иришки убежали на речку ловить мальков. Промучившись с пищащими воронятами полдня, Иришка отнесла их в сарай и больше туда не заходила. Она отсекла в своей памяти деревянную дверь с засовом и пробегала мимо сарая так, как будто его не существовало. Когда недели через две она зашла взглянуть на птенцов – ей почему-то думалось, что они подросли и в её воображении они как раз учились летать – она нашла три костлявых трупика, обтянутых коричневой кожей, с раскрытыми ртами… Казалось, прошло много времени, а эта история нет-нет, да всплывёт в памяти Иришки. Странно, что о птенцах забыли, будто не было их вовсе. Но они были! Так Иришка познакомилась со смертью. Тема эта не являлась для Иришки и друзей чем-то пугающим или устрашающим. Как можно бояться того, что каждый день мелькает у тебя перед глазами? Из окна подготовительного класса как на ладони видно старое кладбище. Одинокие, заросшие бурьяном могилки не вызывают у Иришки какого-то особенного чувства. Она знает, что там, глубоко в земле лежат люди, которых похоронили. И к этому факту она относится совершенно спокойно. Иришка знает, что люди иногда устают жить. Тогда они ложатся, складывают руки на груди и умирают. На старом кладбище детишки часто играли в прятки. Только притихшая стройка какого-то объекта могла сравниться с этим безлюдным, словно специально выстроенном для этой занимательной игры месте. Чем только не пугали детишек родители, чтобы отвадить их от могилок! А папа рассказал Иришке историю про белых людей, которые живут на кладбище и забирают особо проказливых детей, чтобы ставить на них опыты: колоть попы страшными уколами и превращать детей в крысят. Иришка не поверила папе, но, когда она в очередной раз нарушала кладбищенскую тишину шуршанием фантиков разворачиваемых конфет, взятых с надгробий, она чуть не умерла от страха, увидев, как к ней медленно приближается демонстрация людей, одетых в белые, как у врачей, халаты, только очень длинные. Иришка не помнила, как удирала оттуда, как падала, как орала благим матом, как древняя старушка плескала на неё святой водой. Но она на всю жизнь запомнила их глаза: круглые, птичьи глаза, зашторенные серой колышущейся плёнкой, эти глаза не умели моргать и смотреть по-человечески. С того дня ей впервые стали сниться страшные сны: нет, снились ей вовсе не белые люди, а прогневленный Бог, похожий на громадную чёрную ворону с клювом, как лезвие ножа. Эта рассерженная птица грозилась заклевать Иришку. Она пряталась от него в углу, но Бог неизменно находил её и стращал белыми людьми. - 3 - Напевая: три, два один, ноль – Иришка отправляется в кладовку, ставит под выключателем стул, забирается на него и щёлкает белым тумблером. Свет не загорается, но Иришка не собирается сдаваться. В правом ящике кухонного стола среди множества нужных и ненужных вещей хранятся толстые свечи. Конечно же, Иришке строго – настрого запрещено приближаться к этому ящику, но дело у неё очень важное – она спасает родителей. Спичками она умеет пользоваться давно. Ранней зимой так приятно разжечь в посадке за железнодорожной линией маленький костерок: погреть озябшие руки, нагреть воды в высокой консервной банке из-под тушёнки или подрумянить кусочки сала, нанизанные на сухой прутик. Правда, у взрослых несколько иной взгляд на эту романтику. За райский дым от костра расплачиваются детские попы. Иришка зажигает свечу и протискивается в кладовку. Очень не во время родители купили подержанную детскую коляску. В кладовке и так не развернуться! Встав на цыпочки, Иришка стягивает с полки цветную леденцовую коробочку, где перекатываются патроны. Неловким движением она задевает свечу, и она падает прямо в коляску. К счастью, робкий огонёк успевает потухнуть раньше, чем Иришка набрасывается на него. Забыв о потухшей свечке, Иришка отлепляет изоленту, которой стиснуты края коробочки. Наивный папа! Он, как ребёнок, берёт иногда коробочку и трясёт ею возле уха, наслаждаясь звуком громыхающих железок. Иришка довольно улыбается: она заменит патроны продолговатыми серо-голубыми морскими камнями, собранными ею на побережье Азовского моря в прошлом году. Жалко только белочку, нарисованную на крышке. Она и не подозревает, что охраняет. Теперь – в сад. Возле самой дальней яблони, которая кроме дерева, является ещё и замком, в котором проживает прекрасная принцесса, Иришка копает небольшую ямку. Устлав земляное дно патронами, она вспоминает о мёртвом голубе, отбитом ею у Кузи. Раненый голубь два дня лежал в коробке в летней душевой. Иришка видела, что ему ничем нельзя помочь. Но она, помня свою оплошность с птенчиками, возилась с голубем, пока он не умер. Иришка часами сидела возле него, гладя его по сизой голове и давая ему с ладошки воду. Когда он умер, Иришка пыталась оживить его, но у неё ничего не вышло. Иришка не случайно решает похоронить птицу вместе с патронами. Так, с ними будет Бог, и они уже никогда и никому не причинят зло. Положив голубя в ямку, она видит, что чего-то не хватает. И даже знает, чего: не хватает красоты. Эх, была не была! Недавно мама перебирала старые вещи и показывала Иришке своё свадебное платье, про которое она сказала, что носить его больше не будет. Иришка сразу прикинула, что если отрезать у платья рукава и укоротить подол, то уже точно никто лучше её не исполнит «Миллион алых роз»! Иришка бежит в дом, находит мамино платье на самой нижней полке шифоньера, отхватывает полрукава и, довольная, заворачивает птицу в молочно – белый гипюр. Соорудив кукольный холмик, она кружится по саду и поёт любимую песню. И, кажется, что нет на свете ребёнка счастливее, чем она. Один пункт плана выполнен! Устав вальсировать, она отправляется зарабатывать свой рубль. Только бы мишку не купили чужие люди! Картофельных паразитов сегодня очень мало. Иришка быстро пробегает ровные шеренги зрелых кустиков, вспоминая утренний разговор с мамой. - Ира, - строгим голосом сказала мама дочери. – Я тебя умоляю: не пой сегодня на башне! Не корми щенка из «Мастерских», не крутись на привокзальном базарчике и вообще – никуда не ходи! Насупившись, Иришка ожидает маминых объяснений. - Сегодня в посёлке похороны, - продолжает мама. – У Любови Прохоровны, заведующей столовой умерла дочь. - Ей жить надоело? – уточняет Иришка. - Кто тебе это сказал? – пытает мама, на что Иришка разводит руками: - Птички. Мама только вздыхает: - Побудь сегодня дома! Легко сказать: дома. Весь день дома? - Я узнаю, если ты явишься на похороны! – Знала бы мама про белых людей, не заводила бы этого разговора. Иришка с ужасом думает о том, что первого сентября она сядет за парту у окна… А там, за окном, на неё будут смотреть мёртвыми глазами белые люди… - А как ты узнаешь? – интересуется Иришка, холодея от предчувствий. - Я сама там буду! – отвечает мама. – Я на обед не приду, так что поешь сама. В холодильнике возьмёшь нарезанную колбасу – только не давай коту! А в хлебнице пирожки. У Иришки на лице отражается отчаяние: супа не будет! Но мама читает выражение её лица как сказочную историю: - Я Перчику отнесу вчерашнюю гречку с подливом… И как только мама узнала обо всех её приключениях? Может, попросить взять Перчика? У них ведь нет собаки… Нет, раньше у них жил смешной лопоухий пёс, но его кто-то застрелил. В альбоме у Иришки сохранилась фотография: ей года два, она стоит рядом с чёрно-белой собакой и держит в руках мяч. Интересно получилось: мячик всё ещё жив, он хранится в коробке со старыми игрушками, а собачки нет… Мысли Иришки переключаются на кладбище. Там, возле двух заросших пшеницей надгробий растёт высокое кудрявое дерево с неизвестным ей названием. Она бы спросила, как оно называется, но тогда придётся объяснить, где она его видела. Конечно, ей скажут название, но и попу небольно отстегают широким, армейским ремешком. Так вот: если спрятаться на этом дереве в нелюбимом коричневом сарафанчике, в котором неудобно лазить по гаражам и другой верхотуре, то можно напрочь потеряться в густой, размашистой листве. Хотя Иришка боится белых людей до потери сознания, это не мешает ей наблюдать за ними издалека. Она хочет узнать о них побольше, потому что однажды ей придётся придти к ним и попросить, чтобы её забрали. А это страшнее, чем светить фонариком в ночное небо. Иришка понимает, что это можно делать, но нельзя делать это безнаказанно. НЕЛЬЗЯ, включив мощный папин фонарь, в который вкладывается целых шесть штук похожих на шоколадные батончики батареек, направлять его искусственный свет высоко вверх, в тёмноту. Иришке кажется, что столб света пробьёт толщу звёздного купола, и из дыры высунется что-то такое неизвестное, не имеющее формы и конца. Может, это неизвестное и не страшное вовсе, но Иришка точно знает, что для неё оно – опасно. Но, несмотря на это, она частенько поздним вечером просится в туалет на улицу и упрямо отвергает попытки родителей проводить её. Выпросив фонарь, она заходит за туалет, где растёт ореховое дерево – сажала его Иришка! – и с колотящимся сердцем медленно-медленно направляет сноп света в космос. И, коротко взглянув вверх, она стремглав бежит в дом, где всё имеет форму. Наблюдения за белыми людьми пока ничего не проясняют. Их незаинтересованность едой вводит Иришку в большое недоумение: ведь кладбище это самый настоящий Клондайк! И теперь, когда по непонятной причине его захватили странные существа, даже бродячие собаки перестали питаться на этой земле. Тёть и дядь белые люди не трогают. Они не обращают на них никакого внимания, продолжая сновать по дорожкам, как игроки настольного хоккея. Но если взрослые приводят с собой ребёнка, то, белые люди, остановившись, сбиваются в кучу и следуют за малышом по пятам. Что бывало дальше, Иришка не знала. Она убегала прочь и бежала до тех пор, пока у неё начинало сбиваться дыхание. А сегодня туда придёт мама с Юленькой в животе. Иришка даже подпрыгивает от своего предположения. Надев сандалии, она летит к маме на работу. Она скажется больной, мама отпросится, и пойдёт с Иришкой не на кладбище, а домой. Иришка останавливается, чтобы перевести дыхание. Она совсем одна на пыльной тропинке, окаймлённой подорожниками. Наморщив лоб, с гулко бьющимся сердцем, Иришка придумывает, что скажет маме. У неё болит живот. Нет, не годится. Лучше сказать, что её тошнит. Жалко, что мама уже видела свежие царапины на руке и даже смазала их иодом. Про сердце мама не поверит, так и придётся жаловаться на желудок. Мама, конечно, лишит её пирожков и заставит пить противное козье молоко, но, придётся терпеть. В кабинете мамы нет. Там тихо и прохладно. Наверное, мама вышла, чтобы вымыть руки. Иришка садится за её стол, заваленный бумагами и рассматривает красочный календарь под стеклом. Негромко шелестит радио. Иришка не любит эти бестелесные голоса, они её пугают даже больше, чем стук молотка в пустой, оклеенной газетами комнате. Крутанувшись, она выключает неприятный звук и заглядывает за шкаф со стеклянными дверцами. Там днём обычно спит серая пушистая кошка, но сегодня её нет. Иришка трогает ремешок маминой сумки, свисающей с толстого гвоздя и гладит рукав маминой сиреневой кофты. Ей становится жалко всех: папу, маму, Юленьку, и, чтобы не расплакаться, она рисует карандашом на бланке стаю птичек. В коридоре слышаться чьи-то шаги. Бросив рисунок, Иришка прячется под стол. Сейчас зайдёт мама, а Иришка выпрыгнет из своего убежища, как чёртик из табакерки. То-то мама обрадуется! Но мама не одна. Затаившись, Иришка слушает строгий мамин голос и голос чужой: резкий, неприятный. Мама садится на своё место, чуть не задев Иришку туфлей. Но стол большой. Голос уходит. Выждав минутку, Иришка протягивает руку и берёт маму за отёкшую лодыжку. Вместо того, чтобы засмеяться, мама истошно закричала и вскочила, опрокинув графин. Захлопали двери. Комнату заполнили торопливые, бегающие шаги. Иришка слышала, как льётся из графина вода и как плачет, захлёбываясь, мама. Растерянная и жалкая, Иришка вылезла из-под стола, но никто не обратил на неё внимания. Мама её не видела. Она закрыла лицо побелевшими руками и рыдала. Выскользнув из кабинета, Иришка с тяжёлым сердцем поплелась на выход. На улице её догнала пожилая тётя и, взяв за плечи, сказала: - Иди домой, Ира! Твоей маме очень плохо. Наверное, её придётся везти в город, в больницу. Иришка рванулась обратно, но тётя крепко её держала. - Я хочу к маме! – завопила Иришка. - К маме нельзя! – Тётя схватила её в охапку и не отпускала, пока Иришка не перестала биться в её руках, как та насмерть перепуганная ласточка. Возле пшеничного поля, стоит единственный в посёлке двухэтажный дом. Дом этот необычен тем, что в нём есть лестница с блестящими ступенями, по которым так весело скакать вверх и вниз. В подъезде дома два больших окна с двойными стёклами, которые больше Иришки раза в два. Разбитое стекло в верхнем этаже оставалось незамеченным до тех пор, пока внутрь окна не залетела глупая ласточка. Ласточке повезло: к тому времени, как Иришка пришла сюда, чтобы попрыгать, она устала биться и неподвижно сидела внутри окна, тихо попискивая. Не раздумывая, Иришка запустила руку в разбитый проём и потянулась к ласточке. Ей стоило больших трудов убедить ускользающую птицу не увёртываться и не клеваться, а когда она сбегала вниз по лестнице, чтобы скорее выпустить ласточку в небо, сердце её стучало так громко и так сильно, что за короткие секунды Иришке показалось, что оно вот-вот разорвётся. Иришка рассказала о ласточке папе, и через несколько дней окно перестеклили. Когда она затихла, пожилая тётя быстро отвела её домой, наказав никуда не уходить и обещав зайти к ней позже. Иришка ждала её в саду, качаясь на абрикосовой ветке. Ей было тревожно и совсем не хотелось петь. Она съела два абрикоса и одно зелёное яблоко. Поднялся ветер, когда снова пришла пожилая тётя. Она сказала Иришке, что маму увезли в город – у неё сильно разболелась в животе Юленька и ей пришлось лечь в больницу. Тётя хотела увести Иришку к себе, но та воспротивилась. Тогда тётя заглянула на кухню, чтобы убедиться, что в доме есть еда. Она сказала, что завтра приедет её папа, и что она придёт утром. Остаток дня Иришка провела одна. Она рисовала в альбоме красавиц, вязала синий шарфик для плюшевого мишки с голубой шёлковой лентой, вытирала пыль в серванте, чтобы сделать приятное маме, когда она вернётся, ела пирожки, играла с Кузей в догонялки, а перед сном смотрела взрослое кино. На следующее утро Иришку разбудил дождь. В доме было холодно и зябко. Выбравшись из-под одеяла, Иришка надела тёплый свитер и шерстяные брючки, расплела и расчесала волосы, съела пирожок, запивая его остатками киселя. Света не было, и папа не приехал. Дождь шёл всё сильнее и сильнее. С неба грохотало, за окном была видна только мамина клумба с гладиолусами. Цветы прибило к земле, их лепестки растрепались и смешались с грязью. Дальше стояла серая стена из тяжело падающей воды. Иришке казалось, что мир вокруг неё исчез, и она живёт совсем – совсем одна. Ей больше не игралось. Она принесла с кровати своё одеяло, закуталась в него, и, устроившись поудобнее, неподвижно смотрела, как дождь барабанит по стёклам. Она ждала папу. Стало совсем темно, и Иришка задремала. Разбудил её грохот. Что-то упало на крышу. Что-то трещало и шипело. Раскрыв глаза, Иришка пронзительно закричала: из счётчика, что висел под потолком, сыпались яркие оранжевые искры. Он шипел и свистел, как живой. Страх загнал Иришку за диван, где лежала подстилка Кузьмы. Накрыв голову одеялом, плача и дрожа, она слушала, как трещит счётчик, и ей казалось, что она маленькая божья птичка, угодившая в человеческую западню. Иришка так и не вспомнила, что дождь перестал лить, что приехал папа и нашёл её в углу, всю белую и холодную, как мороженое, и что дом наводнился соседями, и что кто-то жалостливо плакал в кухне, и что Кузьма утащил недовязанный шарфик для мишки под кровать. А когда она пришла в себя, то первое что увидела, были белые люди.
Sometimes I feel I'm gonna break down and cry Sometimes I feel I'm always walking too fast Dee do de de, dee do de de Sometimes I feel nobody gives me no warning Dee do de de (lonely) dee do de de (lonely) Иногда я едва держусь, чтобы не раскиснуть и не заплакать, Иногда я чувствую, что слишком тороплюсь, У меня нет времени на всякие глупости. Мне так одиноко... Иногда кажется, меня никто вовремя не окликнет, (Одиноко, одиноко) Мне так одиноко... 2015 год | |
|
| |
| Просмотров: 49 | | |
| Всего комментариев: 0 | |