УЛИЦА РОЗ

Рассуждения Вани Рублёва, работника мясокомбината, о современном искусстве. В истории номер один Ваня даёт совет, как нарисовать шедевр, который потрясёт мир.

Кто такой Ваня Рублёв? Персонаж миниатюры Даниила Хармса "Четыре иллюстрации".

Пролог

Даниил Хармс

I

Писатель: - Я писатель!

Читатель: - А по-моему, ты г***о!

Писатель стоит несколько минут, потрясённый этой новой идеей, и падает замертво (его выносят).

II

Художник: - Я художник!
Рабочий: - А по-моему, ты г***о!

Художник тут же побледнел, как полотно, и как тростинка закачался, и неожиданно скончался (его выносят).

III

Композитор: - Я композитор!
Ваня Рублев: - А по-моему, ты г***о!

Композитор, тяжело дыша, так и осел (его неожиданно выносят).

IV

Химик: - Я химик!
Физик: - А по-моему, ты г***о!

Химик не сказал больше ни слова и тяжело рухнул на пол.

***

История первая. Картина Эмиля Голарека "И прости нам наши прегрешения".

Если однажды вам вздумается взять в руки кисть, извозить её в палитре карминовых оттенков и нарисовать самую гадкую розу мира, то вы никогда не станете величайшим художником, если обойдёте вниманием натуру нашей старой доброй улицы Роз.

Нигде более, ни в одном самом разнузданном городке нашей великой страны не отыскать вам таких ярких, убедительных типажей для вашего будущего шедевра. 

Больше нигде вы не встретите, заглянув в окно первого этажа, такого колоритного тела удавившегося на ремне от собственных брюк, свисающего с потолка над трупами собственных детей.

Если вы чуть-чуть постоите и дождётесь семи часов дня, когда солнце начнёт завершать свой дневной цикл, то вы непременно насладитесь игрой его лучей на отощавшей морщинистой шее, и вы будете на верном пути, выбрав для её изображения серую пейнскую краску. А натуральная умбра подчеркнёт плавный переход от жизни к смерти. 

Но не торопитесь накладывать красный квинакридион, чтобы румянцем на щеках убитых детей показать, что вы едва не стали свидетелем одной из банальных сцен нашего городка.

Обратите прежде внимание на пустой, весь в трещинах столовый гарнитур. Если вы перенесёте лимонный винзор со столешницы на впалые детские щёчки, то даже неискушённый зритель догадается, что в этом доме хлеб был настолько редким гостем, что обитатели его не помышляли о встрече с ним  даже на небесах.

А они непременно отправятся на небеса, вы же покажете это переливами фиолетового винзора и ультрамарина на отсыревшей штукатурке столовой? А вот накладывать на обух топора тёмно-голубой кобальт я вам не советую. Вы же не хотите, чтобы зритель думал, что отец убил мальчика и девочку не с первого удара, и они перед смертью мучились?

Подождите ещё чуть-чуть - солнечный луч, перемещаясь с босых ступней повешенного на орудие убийства, обязательно подскажет, что сталь топора надо раскрасить оранжевым винзором. Вы же не хотите, чтобы зритель бежал от вашей картины, как от чумы?

А капли крови следует непременно изобразить розовым перманентом, ведь дети были невинны, как ангелочки. Вы хотите намекнуть, что ангел-хранитель этого несчастного бедняка незримо присутствовал при убийстве?

Мне нравится ход ваших мыслей. 

Давайте подумаем, куда мы поместим ангела. Нет, в центр композиции – плохая идея. Ангел оттянет на себя всё внимание, и картина потеряет реалистичность, а если засунуть его в угол, то зритель непременно почувствует раздражение – как же так – наблюдал, как отец рубил детям головы и не вмешался?

Вы считаете, красный квинакридон вместо белизны ангельских крыльев добавит драматизма? Нет, поверьте мне, я тысячу раз видел эти житейские сценки, и алые крылья будут выглядеть так, будто ангел благословлял своего подопечного на убийство – ведь смотреть, как твои собственные дети медленно умирают голодной смертью по силе воздействия во стократ превышает быструю их смерть от топора.

Нет, как вам такое в голову могло прийти – изобразить крохотных ангелочков, порхающих вокруг детских трупов? Зачем смущать зрителя таким обилием ангелов? Я также не советовал бы вам заменить ангелочков на полчища навозных мух. Реализм должен быть изящным, а не грубым. А, вы хотите, чтобы ваша картина выставлялась в самой знаменитой галерее мира? Тогда давайте отбросим идею изображения на картине ангела.

Ангелы слащавы, и зритель, чего доброго расчувствуется и расплачется. Нет, вы должны нарисовать эту сценку таким образом, чтобы зритель не увидел в ней чего-то значительного. Вы же не хотите показать, что в нашем благополучном мире до сих пор голодают?

Продолжение История вторая